Подарок для Элайджа Бейли

Название: «Меч милосердия, слезы Завесы»
Автор: [J]brainless[/J]
Форма: мини (~ 3000 слов)
Пейринг: Каллен/Дайлен Амелл
Категория: слэш
Жанр: романс
Рейтинг: PG-13
От автора: Элайджа Бейли, я Вас люблю! *_* Надеюсь, что Вас не разочарует мой скромный подарок. Счастливого Нового года и Рождества!



Солнечные лучи едва пробиваются сквозь поднимающийся от воды туман, пронизывая его мерцающей сетью, золотыми прожилками высвечивают листья яблонь, бликами скользят по глянцевым бочкам зреющих плодов.
Одинокий путник на дороге – едва ли спешит, но, завидев знакомые окрестности, непроизвольно прибавляет шаг.
Там, чуть поодаль, за этим пригорком, заросшим вереском и куманикой, за крутой излучиной реки – ветхий домик его семьи, старая отцовская ферма, а в низине раскинулся прекрасный яблоневый сад.

В предрассветной мгле ярко вспыхивают искры, предвестники близкого пламени – горит лес, горят сады, обугленные деревья с треском падают на изнывающую от жара землю, и огненные птицы расправляют крылья на их тлеющих ветвях, вспархивают и перелетают с дерева на дерево, дальше и дальше, держа в крошечных клювах своих горящие угли.

Пять поколений его семьи выращивали яблоки на этой земле. Каллен помнит тягучие летние дни, шелковый шепот листвы, сладкий аромат наливающихся соком плодов; помнит, как в темные осенние ночи тонкие голые ветви яблонь тянулись к нему в поисках тепла.
Сад занялся в одночасье.
Каллен помнит, как мальчишкой бежал прочь со всех ног, как полыхало зарево пожара, языками пламени облизывая застывший небосвод.

Небо не упало на Рейнсфир, облака не остановили свой неспешный бег, когда от его отчего дома, от сада осталось пепелище. Неделю спустя поджигатели вернулись и забрали отца, и Каллен почувствовал, как душа его умерла вслед за деревьями. Отрочество его прошло в церковном приюте, где его приучили следовать путем смирения и послушания, из всех зол выбирая меньшее; на заре жизни ему была уготована участь храмовника, и он не знал способа ее избежать.

Он помнит, как весной сад стоял словно засыпанный снегом, белый от неудержимого цветения яблонь, и от одного взгляда на него становилось холодно.
Теперь Каллен в саду один – и снежный покров пелериной лепестков ложится ему на плечи. Он шепчет слова молитвы, и ветер подходит ближе, спускается из пышных яблоневых крон, отзываясь на имена, пустившие корни в эту землю.

***

– Наша связь священнее брачных уз – с тех пор, как Андрасте вверила магию и любого наделенного ей вашей воле и вашей милости, – Амелл бросает короткий взгляд на Каллена; и сам не понимая отчего, тот чувствует, что неудержимо краснеет.
Пытаться урезонить Амелла все равно что стращать мага Тенью – толку чуть, а бессмысленных разговоров и взаимных упреков хватит на два дня вперед.

– Церковь учит, что магия должна служить человеку, – повторяет Каллен слова пророчицы, аксиому, издревле служащую отправной точкой любых споров о магии.
– Церковь может учить чему угодно, – нетерпеливо перебивает его Амелл, – она посадила нас на цепь андрастианства – и ты удивляешься, почему мне странна твоя слепая вера?
– Только Создатель знает, почему я еще с тобой говорю, – досадливо вздыхает Каллен.
– В самом деле, - смеется Амелл, – что за разговоры на посту? Может, я коварно усыпляю твою бдительность, отвлекая от этой дивной дубовой двери?
– Валяй, оттачивай свое остроумие – страдальчески кривится Каллен, – ближайшие пять часов я никуда не смогу от тебя деться.

Дверь за спиной Каллена ведет на верхние этажи, где расположены комнаты храмовников, где венчает стебель башни кровавая арена зала Истязаний. Пусть эта дверь и не сделана из двухсот семидесяти семи табличек, но именно здесь начинается путь духа; миновать ее можно только под конвоем храмовников, и горе тому, кто войдя в нее, лириумом выброшенный в Первозданную Тень, не сможет отыскать дорогу назад.

***

Амелл улыбается – тонко, двусмысленно – непохоже на себя, улыбка его словно изящный росчерк под откровенной запиской. Каллен вспыхивает, смущенно отводит взгляд – и болтливый как сорока Амелл, вопреки всем ожиданиям, молчит, глядя сквозь него.
На озере Каленхад – тонкий лед, Амелл не помнит на своем веку таких холодных зим – и, если незамеченным выбраться из башни, можно достичь берега по льду.

Йован появляется словно из ниоткуда, отвечая всем его непрошенным мыслям. Йован говорит: – Дайлен, ты только посмотри на этот лед! Если сможем выскользнуть отсюда, считай, мы свободны!
Каллен опешивает от этого заявления, но Йован, кажется, не замечает его присутствия. Йован взволнован; голос его то стихает до шепота, то взвивается, пойманной птицей бьется в сводах башни; слова опережают друг друга, когда он поверяет Амеллу свои подозрения.
– Мне кажется, тебе пора присуждать награды за лучшие провальные планы, – улыбается Амелл, перебивая Йована на полуслове и неожиданно притягивая ближе в подобии дружеского объятия.
Амелл склоняется к нему и произносит на ухо, словно делится сокровенным секретом: – «Когда придется падать в бездну, расправь крылья и взлети», – старинное пророчество, глупое предсказание. Йован обиженно хмурится, но Амелл со смехом отталкивает его, запрыгивает на подоконник, раскидывая руки, словно крылья: – Как ты поймешь, что падаешь, Йован? Как поймешь, что умеешь летать?

Амелл дурачится, стоя на самом краю – и Каллен знает, что должен прекратить это; он хочет произнести полагающуюся случаю отповедь, отвести обоих нарушителей в подземелья, доложить о проступке, проследить за исполнением соответствующего – внушающего почтение к правилам, но не слишком сурового, – наказания; но почему-то не может сдвинуться с места. Все, что он видит – стройный силуэт в узком проеме стрельчатой арки, и от его необъяснимой красоты у Каллена перехватывает дыхание. Тогда – словно вняв его безмолвной мольбе – Амелл оборачивается, и поймав его взгляд, делает один шаг назад – мантия за его спиной дергается ломано, как вскрик, обнажая на мгновение его бледные щиколотки, – тело Амелла мелькает смазанным светлым пятном, чтобы тут же пропасть из виду в чернильной темноте окутавшей его ночи.
Каллен срывается с места, подбегает к окну – медленно, слишком медленно, – дыхание сбивается; он перегибается через подоконник и с оборвавшимся сердцем долго вглядывается в сгустившиеся у подножия башни сумерки.

***

Каллен просыпается в поту, с приглушенным стоном стряхивая с себя чешую кошмарного сна. Он лежит, прикрыв глаза рукой, и тени прошлого скользят по стенам, теснятся на краю сознания, обступают его одинокое ложе.

Когда Рыцарь-Командор впервые поручает ему самостоятельно провести обход, Каллен думает только о том, как оправдать оказанное доверие. Он почти заканчивает проверять третий этаж, когда натыкается на ученика – тот сидит, забравшись на подоконник с ногами, вплотную прижавшись лицом к стеклу, глядя на пристань, темные воды озера и Создатель знает что еще, полностью погруженный в безмолвное созерцание.
Последнее окно, отделенное от остального коридора массивной колонной и статуей, наверно было его укромным местом – и на короткое мгновение Каллену кажется преступным нарушать это медитативное уединение. Ученик не оборачивается на его шаги, не шевелится даже, когда Каллен окликает его, но стоит Каллену коснуться его плеча, отшатывается – резко, испуганно – явно сознавая, что ему запрещено здесь находиться. На губах его застывает мечтательная полуулыбка, и Каллену хочется потрепать его по голове. Так он знакомится с Дайленом Амеллом.

Конечно, он отводит Амелла в подземелья, но, когда он ведет его со связанными руками перед собой, когда придерживает его под руку на крутой винтовой лестнице – Амелл неожиданно оборачивается и смотрит ему в глаза – ясно, спокойно – и обжигает своим безмятежным и понимающим взором. Каллен чувствует, как что-то внутри меняется, невольно отвечая на этот бесстыдный в своей искренности взгляд.

Весь вечер и два последовавших за ним Каллен не может найти места от отвращения к себе, от охватившего его неясного томления; он меряет душную келью шагами, не понимая, что с ним происходит.
А спустя двое суток Амелл возвращается из подземелий, и все встает на свои места.

***

Каллен просыпается и долго лежит в темноте без движения, но в сумеречном небе занимается прозрачный бледно-серый зимний рассвет, таящий в себе обещание ясного дня – и Каллен встает, подходит к узкому, похожему на бойницу, окну. Озеро тускло мерцает в ледяной оправе, ближний берег тонет в дымке метели, и лихая снежная круговерть белыми яблоневыми лепестками бьется в стекло. Каллен отворачивается, трясет головой, отгоняя навязчивый морок, облачается в доспех и открывает дверь – чтобы выйти в лето. Дверь захлопывается за ним, исчезая, тает среди яркой зелени, и он ловит приветливую улыбку Амелла – тот идет ему навстречу.

– Это не сон, – говорит Амелл, подходя ближе, вынуждая Каллена сделать шаг назад, упереться спиной в стену. От деревянного сруба, нагретого солнцем, исходит тепло и тонкий, едва уловимый запах смолы, у ног Каллена покачиваются головки клевера, пахнет медом, гудят шмели, и сочное, спелое лето яблоком ложится в его ладони.
– С этих слов начинались все мои самые ужасные сны, – кисло усмехается Каллен, не делая попытки отстраниться – и проклиная свою слабость.
Большим пальцем Амелл легко касается его щеки, очерчивает контур губ – и Каллен боится вздохнуть; он закрывает глаза, чувствуя, как горят его щеки, и подается вперед с удивляющей его робостью, с едва сдерживаемым трепетом, чтобы притянуть Амелла к себе, чтобы дотронуться до его губ – чтобы проснуться с бешенно колотящимся сердцем. Он не знает, радоваться ли тому, что это был сон.

Поначалу он пытается смирять себя молитвой, но проходит день, другой и третий, и Каллен ловит себя на том, что механически проговаривает заученные слова стихов, а мысли его неизменно возвращаются к Амеллу.

***

– Тень показывает наши желания, – говорит Амелл, – и если то, чего ты хочешь – вернуться домой, оставить за своей спиной Круг, я не в силах это изменить.
– Кто даст тебе дом? Кто заменит одну клетку на другую? – спрашивает Амелл.

– Ты слишком восприимчив к магии – от лириума, от обостренной, не знающей выхода чувственности, – Амелл словно хочет сделать движение, коснуться, но одергивает себя и не двигается с места. – У тебя очень красивые сны, Каллен. Мне хотелось бы увидеть этот сад наяву.
– Я не могу обещать, – начинает Каллен.
– Не продолжай, не произноси вслух – я знаю, куда ведут нас стопы добродетели. Следовать долгу, а не велению сердца – этот сон многое мне открывает, и я не стану тебя переубеждать, – качает головой Амелл.
Каллен хмурится, хочет возразить – но что тут скажешь? Пока он ищет нужные слова, верные доводы, видение тает, и только ветер доносит до него отголоски чужого сна, нежные слова прощания.

Белые лепестки – словно бесшумный саван, белые хлопья первого снега над едва схваченным льдом озером Серебряного рыцаря.

***


Вниз по винтовой лестнице своего прошлого, ниже, ниже, заглядывая во все свои самые темные желания и пороки, он падает, влекомый неумолимым вихрем воспоминаний; узкая теплая ладонь Дайлена Амелла покоится в его руке, и Каллен не может, не хочет этому противиться – но он находит в себе силы, он останавливается, он прекращает это бесконечное падение. Амелл смотрит на него без удивления, в карих глазах его мелькает отголосок какого-то чувства, но Каллен не успевает его понять. Мир вокруг них зацветает тенями, белым-бело от завтрашних тревог в его снах; и нет времени, чтобы тратить его на объяснения – Амелл видит в Каллене страх и неуверенность, но не спешит его успокоить.
Амелл хотел бы рассказать Каллену о том, что тот может позволить себе во сне, в безмерно прекрасной, несбыточной грезе о лучшем мире, хотел бы понять, почему он сдерживает себя даже сейчас, но он давит неуместный порыв и спрашивает:
– Каллен, что произошло в башне? Расскажи мне, это важно.

***

Когда Страж и новоприобретенный рекрут ордена уходят, на причале, подле разрушенного моста, их догоняет запыхавшийся Каллен. Дункан тактично отворачивается, а Каллен сует Амеллу в руки холщовый мешочек; прикосновение обжигает ладонь даже через материю – лириум, понимает Амелл.
Мгновение Амелл всматривается в лицо Каллена, а потом внезапно вскидывает руку, притягивая его к себе, обнимая за шею – так, что они соприкасаются лбами; шепчет настойчиво, смотрит пристально, цепко – и говорит, повторяет сбивчиво; Каллен не может его слушать, не в силах вынести этого неловкого прощания; он находит губы Амелла в отчаянном, безошибочном поцелуе – и несколько сотен лет над мертвенной серебряной тишиной Каленхада пролетают в одно мгновение, сотней восхождений, полной чашей, колдовской купелью; и вкус губ Амелла – это все, что он чувствует и все, что он бы хотел чувствовать – пока долг не заслоняет собой все остальное; и как только Амелл начинает отвечать, Каллен резко, решительно отталкивает его от себя, разворачиваясь, и возвращается под защиту спасительных сводов башни.
А после приходят сны.

***

Амелл просыпается на перекрестье мутных снов - один спрятан в другой, как в шкатулку. Амелл закрывает глаза, и, стряхнув шелуху чужих переживаний, проваливается в сон о Круге.
Над Лотерингом занимается рассвет, неминуемый, как пущенная стрела – чем ближе Амелл к башне, тем явственнее чувствует свежую, кровоточащую прореху в Завесе, ему трудно дышать, мысли тяжело ворочаются, всплывают, как вспухшие рыбы. С каждым днем надежды все меньше и меньше сомнений, что это случилось где-то в другом месте.
Пополнив запасы в Лотеринге, их немногочисленный отряд держит совет – и, вопреки всем доводам Алистера, Амелл, не слушая, не рассуждая, рвется в башню.

На привале, стоит ему лишь сомкнуть веки – он видит на тропинке перед собой зыбкую линию, тонкую нить – он идет за ней по берегам мертвых снов, мимо погибших парусников, разоренных садов, чтобы оказаться в знакомом до боли зале. Каллен, преклонив колени перед ликом Андресте, нараспев читает Песнь света, и Амелл хочет коснуться его, зарыться рукой в его волосы, притянуть к себе, но вместо этого он повторяет:
– Каллен, что произошло в башне? Расскажи мне, это важно.

Он хотел бы увести Каллена с собой, но он идет – и не слышит шагов за спиной, только пожухлые сны шелестят под ногами, и рука Каллена невесома и бесплотна в его ладони – и Амелл не выдерживает и оборачивается, чтобы проснуться.

Он не успел увидеть, но почувствовал остро, как укол – серебристая игла шпиля, нанизавшая на себя свод небесный и земной. Он потерял ключ на дне сна, уронив его в темную холодную глубину озера. Вернуться обратно, пройти дорогой теней – его единственное желание, но Амелл знает, что сможет найти путь к тому, кого покинул, лишь наяву.


***

Осень облетает с ветвей иллюзорных деревьев, прячется по углам его снов, пылинками вспыхивает в косых, льющихся сквозь витражные окна, лучах. Один в пустом классе, Амелл упражняется, оттачивая ледяную хватку. Тонкой корочкой льда покрывается пол, инеем затягивает страницы лежащего перед ним учебника – и, когда Амеллу надоедает это нехитрое занятие, вместо простого заклинания он пытается придать льду форму, усилием воли лепит из слов и маны статую.
Краем глаза Амелл замечает ненавистный доспех, оборачивается резко – но узнает Каллена и, успокоившись, приглашает присоединиться к нему. Каллен не может отказать.
Невероятно гордый собой – ведь научиться применять это заклинание было нелегко, Каллен разводит руки – и сила срывается с кончиков его пальцев, парализуя чужую волю, сметая все на своем пути. Впервые в жизни на Амелла обрушивается святая кара, ему кажется, будто земля разверзлась под ногами; воздух вышибает из легких, от накатившей слабости подгибаются колени. Он потрясенно молчит, со свистом втягивая разреженный воздух, не в силах поверить, что Каллен мог так с ним поступить.
Каллен бросается на помощь мгновенно, бормочет извинения – и обиженно отдергивает протянутую руку, когда Амелл из последних сил творит ледяную хватку, дотрагиваясь до латной перчатки.

Амелл подчеркнуто избегает его на протяжении месяца, и Каллен не знает, что делать, он медлит, оттягивая объяснение – ровно до тех пор, пока не видит свое имя в списке храмовников, которым надлежит оборвать Амеллу жизнь в случае неудачи во время Истязаний. Зал окутан лириумной дымкой, и стены его расступаются перед вошедшими, раскрываются смертоносным цветком, источая голубое сияние. Каллен ловит безучастный взгляд Амелла и понимает, что время для извинений упущено безвозвратно.

На следующий день Каллен ждет Амелла в условленном месте напротив часовни, чтобы попытаться выразить свою радость и облегчение.
– Рад как в прошлый раз? – устало переспрашивает Амелл.
Стоит Каллену только увидеть Амелла, услышать его тихий голос, как все верные заготовленные слова пропадают. Каллен молчит, собираясь с мыслями, но Амеллу довольно того, что он видит – и не дожидаясь ответа, он молча поднимает руку и, едва касаясь, проводит по нагрудной пластине его доспеха, кончиками пальцев очерчивая символическое изображение меча милосердия.
Каллен знает, что излюбленная стихия Амелла – лед, но от этого прикосновения в груди разливается огонь, словно Амелл зачаровал его крохотной искрой пламенной вспышки. Через мгновение Амелл отстраняется и как ни в чем не бывало продолжает свой прерванный путь, но Каллен ничего не может с собой поделать и улыбается, прижимая ладонь к груди.

***

Дни его быстротечны; река, в которую он вошел, не отступает, волочит его за собой. Во второй раз Амелл покидает башню Круга едва ли не поспешнее, чем в первый, чувствуя, как неверный завтрашний день лег ему на плечи непосильной ношей.

По ночам Бресилианский лес оживает, сбрасывая оковы мутного дневного сна: тропы меняют свой ход, лес наполняют призраки минувшего, не ведающие покоя духи носятся над бесприютной землей, ловят в силки изо лжи и топного папоротника беспечных путников.
Лес навевает дурные сны – стоит лишь Амеллу сомкнуть веки, как он снова и снова видит залитые кровью залы башни, стоит лишь сделать шаг, как ноги вязнут в уродливой разросшейся плоти, оскверненные души обступают плотным кольцом, не дают вздохнуть.
Но сегодня он сумел разорвать порочный круг взаимной ненависти, освободить от земных оков две страдающие души, – и засыпая в самом сердце проклятого леса, Амелл видит светлый сон.

Он видит башню спасенной, он видит башню свободной, видит Первого Чародея и Рыцаря-Командора, встречающих его у распахнутых дверей, – но он идет мимо них, туда, где на самом берегу стоит, глядя в воду, Каллен. Печаль застыла в его серо-голубых глазах, и Амелл хочет подойти ближе, дотронуться, подарить утешение касанием руки, разделить его горе; но едва Амелл протягивает к нему руку, как фигура Каллена тает, не оставив и следа. На самой северной точке острова открытый всем ветрам Амелл плывет в серебряных лучах рассвета, зная, что раны Каллена сможет исцелить только время; что их невозможная привязанность, принесенная в жертву, ничтожна по сравнению с миссией Серого Стража.

***

Прошение о переводе ложится на стол Рыцаря-Командора, и как бы Грегор ни хотел, он не может его отклонить. Глядя в спину уходящему Серому Стражу, своей рукой он разомкнет золоченую клетку.

Когда, в последний раз посещая башню Круга перед срочным отъездом в Амарантайн, Герой Ферелдена справляется о местонахождении Каллена, Рыцарь-Командор Грегор не сообщает ровным счетом ничего, отговариваясь тем, что не имеет права разглашать подобные сведения.
Амелл качает головой, печальная улыбка теплится в углах его рта, расписной небесный шар чуть подрагивает в его ладони единственным напоминанием о мальчишке, покинувшем башню меньше года назад.

***

Иногда на грани яви и сна Командор Башни Бдения Дайлен Амелл видит Каллена на краю того же решения, что вынужден был принять сам. Каллен стоит на своем, но теперь его черед выбирать, и меч милосердия, обагренный слезой Завесы, не ошибется.