Хоук в тексте — балбес. Временами это даже становится заразно.
— О, Фенрис! — воскликнул Хоук с таким радостным изумлением, словно ожидал увидеть на пороге фенрисова особняка кого-то другого. — А чего весь в крови? Ранен? Помогать надо?
Фенрис посторонился, пропуская Хоука в дом, и про себя отметил, что всё ещё очень одобряет странноватую манеру мага проявлять заботу, совершенно с нею не навязываясь.
— Не надо, — ответил он. — Это не моя кровь.
— Помогать тем, чья это кровь, тоже не надо? — а вот эта усмешка Хоука на контрасте с первой, беззаботной репликой выглядела уже жутковато. — Потому что поздно?
— И потому что они были плохие, — в тон ему отозвался Фенрис.
— О! — Хоук запустил руку в корзинку, с которой, собственно, и пришёл. В корзинке звякнуло. — Опять работорговцев ловил? Так, может, Авелин позвать, вместе бы отметили? Хотя нет, погоди, она с дежурства будет. Нехорошо так издеваться над людьми.
Фенрис не удержался — фыркнул, представив себе реакцию Авелин на их явление пред её начальственные очи: один в крови и чужих потрохах, второй с корзинкой, словно сиротка из сказки, оба зовут выпить по случаю. Отступил дальше по коридору, нашёл какую-то пыльную тряпку и принялся оттирать с наручей красные брызги. Кое-где кровь уже успела подсохнуть и оттиралась плохо. Руки мелко подрагивали.
С некоторым неудовольствием Фенрис отметил, что всё ещё не может успокоиться. Он справился, пусть это и было тяжело, он даже не был ранен, но он был невероятно рад перспективе выпить с Хоуком. И поговорить с Хоуком. Хоук умел слушать. Хоук, как ему временами казалось, даже и без слов всегда всё понимал.
За единственный раз, когда Фенрис злоупотребил этим пониманием, ему, впрочем, стыдно было до сих пор.
— Как сказать, — отозвался он, пока Хоук картинно вытирал сапоги об измочаленный придверный коврик. Полам в доме хуже уже не стало бы. Но на все замечания Хоук обычно возражал, что родился не в амбаре, и есть правила приличия. — Сначала они ловили меня. А уже потом я — их.
— Погоди, — тут же насторожился Хоук, — ловили тебя — это потому что ты эльф, или потому что ты Фенрис?
Прекрасная формулировка. Короткая, а главное — точная.
— Они прямо в доме напали? — продолжал хмуриться Хоук. — Слушай, а ты не хочешь ненадолго переехать? Ко мне, или вон хоть к Варрику? Просто на всякий случай?
— Я... сомневаюсь, что они явились двумя группами, — обернулся Фенрис. — Хоук, я их убил. Всех. Какое-то время можно жить спокойно. До тех пор, пока...
Он неопределённо махнул рукой. Закапал пол красными каплями. Спохватившись, продолжил работать тряпкой. Кажется, раньше она была портьерой. Ну и пусть.
— Вот казалось бы, убьёшь чью-то ученицу и думаешь, что это достаточный намёк, — развёл руками Хоук. — Но некоторых жизнь ничему не учит. Может, мне послать Данариусу письмо? Так, мол, и так, раз до вас по-простому не доходит, позвольте по слогам: «от Фен-ри-са отъ-е-би-тесь». И завитушки по углам такие, чтоб красивенько. Это я Мерриль попрошу нарисовать, она любит завитушки. У меня-то они кривенькие какие-то получаются.
Он откашлялся, принял смущённый вид, словно неумение рисовать красивые завитушки его ужасно угнетало, и сказал:
— Короче, раз такое дело, может, ну его, это чтение на сегодня? Выходные-то тоже надо иметь. А пироги сегодня с капустой и яйцом.
Пироги из корзинки действительно пахли на весь дом. Ну, может, на половину дома. Пироги у матери Хоука были вкусные. Фенрис поначалу не ел — не хотел, чтоб его подкармливали, не хотел выглядеть несчастным голодающим, да много чего не хотел, в общем. Но Хоук тогда пожал плечами и сам стал таскать по пирогу за раз, пока Фенрис продирался через грамматику. Вот так просто: не хочешь, никто не заставляет, сам съем, а если передумаешь — бери, не стесняйся, тыкать носом «во-о-от, а говорил — не хочешь» не станем.
Пироги внезапно стали метафорой. Хорошей такой метафорой, обнадёживающей. Фенрис запретил себе думать об этом.
— Ну, раз с капустой и яйцом, — кивнул он.
— Я ещё с луком и зеленью люблю, — интимно поделился Хоук, идя за ним следом и принюхиваясь. Учуянное, судя по недовольному фырканью, ему не понравилось. — А Баклажан — с мясом. Так банально с его стороны.
— Хоук, — посмотрел через плечо Фенрис, утираясь портьерой. От пыли защекотало в носу, жутко захотелось чихнуть, но он поборол себя, — всегда хотел спросить: почему Баклажан?
— Ты его щенком не видел, — отозвался Хоук. — Мелкий был, зато толстый, упругий, и весь такого точно цвета. Вляпался в грязюку, чуть не потонул в луже, отец его как выудил из канавы, так в дом и внёс. Ну натурально баклажан, близнецы аж уписались от восторга... Слушай, эти сволочи ведь так и валяются тут где-то? Воняет же.
— Я их в дальнюю комнату оттащил, — нахмурился Фенрис. А что ещё он мог сделать, интересно? Их человек шесть было. Или семь, он уже не помнил. По телам уже сложно было определить.
— Твою ж Андрасте! — воскликнул Хоук, вешая корзинку на подвернувшуюся дверную ручку. — Мы только-только уговорили тебя вымести предыдущих, как ты немедля украсил особняк новыми жмуриками? Фенрис, просто чтоб ты знал — Авелин решительно против. Варрик решительно против. Я решительно против, а я прихожу сюда куда чаще их обоих. А Изабелу не слушай, у неё нет представления о домашнем уюте.
— И что ты предлагаешь? — разговор свернул в какую-то неприятную сторону. Обсуждение пирогов и мабари семейства Хоуков Фенрису нравилось больше.
— Я предлагаю... — Хоук огляделся, ища, куда он задевал корзину, нашёл её, выудил наружу бутылку и вручил её Фенрису. Тот машинально дар принял. — Я предлагаю такой план: я сейчас добываю тачку, подвожу её по-тихому к дверям и по возможности предупреждаю всех стражников по пути следования, мы с тобой грузим в неё всё это говнище, отвозим до ближайшей мусорной кучи в порту, чтоб не поганить Верхний город зрелищем расчленённых тел, а потом возвращаемся и надираемся в сопли, чтоб забыть эту ночь как страшный сон. И ни слова Авелин. Что скажешь?
Фенрису нечего было сказать, так что он ограничился простым кивком. Хоуку, впрочем, этого хватило.
***
— А я ему такой: дружище, не гони лошадей, давай сразу оговорим детали, я не делаю ничего связанного с детьми или мелкими животными...
Язык у Хоука уже малость заплетался — одну бутылку они всё-таки прихватили с собой, а умение пить натощак, не пьянея, не входило в число многих его талантов. Умение этот самый язык придерживать в списке тоже не ночевало, и Фенрис всерьёз опасался, как бы они не перебудили пол-квартала. Он порывался шикать на Хоука, но проклятый нетрезвый маг на такое обращение страшно обижался и отвечал наиболее забавными историями из своей богатой на события жизни, так что рисковал разбудить соседей уже сам Фенрис — совершенно неуместным в их ситуации хохотом.
Ну ладно, возможно, он и сам был пьянее, чем следовало бы. Но Хоук умел смешно рассказывать совершеннейшую ерунду. И было во всём этом что-то хорошее и правильное, разве что Фенрис затруднился бы объяснить, что именно.
Тележка была перегружена и буксовала на поворотах, от необходимости спускать её по лестницам они оба успели взмокнуть и многократно покрыть матом как самого Данариуса, так и его прихвостней (что само по себе было невероятно сладко), так что несмотря на привычку не терять бдительности как-то проморгали момент, когда к ним пристроилось четверо. Фенрис сперва напрягся, но потом рассмотрел их получше. Обычная уличная шпана. Детишки.
— Не поздновато гуляете, мальчики? — поинтересовался тот, что покрупнее.
— Свежий воздух, — наставительно произнёс Хоук, воздевая к звёздному небу палец, — полезен для здоровья. Мальчики.
— Слышь, дядя, — немедленно оскорбился самый мелкий.
— В тележку глянь, — неожиданно предложил ему Хоук самым дружелюбным своим голосом.
— Чо? — не понял малолетний бандит.
— Через плечо. В тележку нашу, говорю, загляни.
На месте этого сопляка Фенрис предположил бы, что его хотят отвлечь, чтобы сподручнее было насовать в зубы. Или ещё что-то в этом духе. Как знать, может, он и заподозрил бы такое. Если б не тон Хоука. О, Хоук умел разговаривать тоном ребёнка, свято верящего, что мир — это тележка с бесплатными мятными пряниками. Иногда Фенрису даже казалось, что он ни капельки не притворяется.
— Ж-жопа Андрасте! — отшатнулся меж тем от прикрытой остатками пыльной портьеры тележки сопляк.
— Во-от! — снова наставительно поднял палец Хоук. А потом как бы невзначай положил руку на пояс, где всегда таскал нож. Кожуру-то с яблок надо чем-то счищать. — Вот что бывает с непослушными мальчиками, которые огорчают маму, сквернословят и лезут в сахарницу до обеда.
Подростки переглянулись. Наконец старший пробормотал «да ну нахуй», и подрастающее криминальное поколение скрылось в ближайшей подворотне.
Хоук задумчиво посмотрел им вслед.
— Я себя таким старым иногда чувствую, — пожаловался он.
В обычные дни Фенрис, пожалуй, промолчал бы. Но вино и пережитый там, у себя дома страх подсказали уместную к случаю реплику.
— Ты ещё хоть куда, дедуля, — заверил он Хоука и с некоторым смущением осознал, что и его язык слушается уже не так хорошо, как надо бы.
Хоук немедля запрокинул голову и заржал на весь квартал, словно услышал лучшую в своей жизни шутку.
***
— Авелин нас, конечно, убьё-ёт, — без всякой тени сожаления в голосе напевал Хоук, откупоривая третью бутылку, — но это будет только завтра-а-а!..
В неожиданном приступе аккуратности поискав посуду и не найдя ничего даже отдалённо похожего на стакан, он, впрочем, не огорчился и, отхлебнув из горла, протянул бутылку Фенрису:
— А значит, сегодня можно не волноваться-а-а! И погулять на сла-а-аву!
— Хоук, ты пьян, — обвинил его Фенрис.
— Да, я пьян! И мне хорошо и прекрасно-о-о! Фенрис убил работорговцев, и мне не нужно за него волноваться-а-а! Только за его одежду, потому что эта кровь уже въела-ась, и вряд ли отстирается-а!..
— Почему это, — немедленно возмутился Фенрис. — У меня где-то мыло было. Намылить и того... в горячей воде.
— Голова садовая! — возмутился в ответ Хоук и даже отобрал у него бутылку. — Кто отстирывает кровь горячей водой?
— Сам голова садовая!
— Нет, ты! И полы у тебя все в кровище теперь! Всё равно вонять будет! — Хоук снова приложился к бутылке, а потом — возмутительно! — показал ему язык.
Язык этот вызвал у Фенриса целую череду воспоминаний. Совершенно неуместных.
— Так, а ну пошёл вон, — попытался он взять их в узду. — Полы ему мои не нравятся...
— Да, не нравятся! И поэтому мы их сейчас... — Хоук с сомнением посмотрел на бутылку и отставил её в сторону. — И поэтому мы их сейчас пойдём и помое-е-ем!
Он немедля вскочил на ноги — чтоб захмелеть до состояния нестояния, две бутылки на двоих всё-таки были совершенно несерьёзны, а дури в голове Хоуку всегда и своей хватало — и огляделся.
— Так. У тебя точно был где-то большой таз, я помню, железный такой. Тащи сюда. Наберём воды, я её согрею, и отмоем эту срань. А то придут гости, а у тебя в комнате как будто шабаш малефикаров проходил. Нехорошо. И штору какую-нибудь сними. Ею и помоем.
На последней фразе Хоук зачем-то принялся стаскивать рубашку.
— Ты чего?..
— Ты-то уже весь в кровище, тебе не страшно, — объяснил Хоук, споро выпутываясь и из штанов, — а мне дома знаешь что мать устроит, если я в таком виде заявлюсь? Где тут у тебя хотя бы относительно чистое место...
На этой ноте Фенрис предпочёл удалиться за тазом. Целеустремлённый слегка нетрезвый Хоук в одних подштанниках — это было зрелище, к которому он оказался не готов. Или слишком готов, это как посмотреть.
Хоук — он, конечно, всё понимает. И иногда кажется, что даже без слов. Но Фенрис тогда ушёл, ничего не объясняя, и это было мерзко. Уж для Хоука можно было найти слова объяснений. Такую-то, казалось бы, мелочь. Или слова извинений — когда Фенрис понял, что он не будет расспрашивать или на чём-то настаивать. Или вообще хоть какие-то слова, потому что Хоук раз за разом находил их, правильные, нужные и уместные, даже если поначалу они казались совершенно идиотскими, и Фенрису хотелось ответить тем же. Но всё, что у него получалось найти — это сволочной таз для воды. С вдобавок начавшими ржаветь ручками.
Хоук, впрочем, обрадовался тазу как родному:
— О! Этого-то нам и надо! Слушай, я воды наберу, а ты пока, действительно, снимай тоже всё и кидай замачиваться, а то правда не отстирается ведь. Я потом высушу.
Он двинулся было в сторону кухни, но остановился и прыснул со смеху.
— Чего? — спросил Фенрис.
— Представляешь, заглядывает кто-то в окно, а там два мужика в одном белье хлещут вино и отмывают кровищу с полов! — захихикал Хоук. — И такой: «твою Андрасте, точно, сегодня же вторник!»
То ли Фенрис тоже начал хмелеть, то ли шутка и впрямь была смешная.
***
Просыпаться было тепло и уютно. Вкусно пахло Хоуком, мылом и едва различимо — домашней выпечкой. От рубашки Хоука. Фенрис знал, он, если успевает, помогает матери с пирогами.
— Фенрис? — сонно поинтересовались откуда-то из-за его макушки. — Проснулся? Голова не болит, лечить не надо?
Голова не болела. Не так уж много они и выпили вчера — ну да, под конец малость заплетались ногами и вывернули таз с грязной водой не в сточную канаву, как собирались, а прямо на мостовую, но что той мостовой сделается, помилуйте! А Авелин их и так убьёт.
Хоук, меж тем, сел на постели, зевнул, потянулся. Рубашку он, как оказалось, так и не надел — предпочёл заботливо укрыть ею Фенриса. Вот уж спасибо за такую заботу...
Кажется, под утро именно Фенрис настоял на том, чтоб Хоук оставался ночевать. А вдруг опять шпана, настаивал он. А ты лыка не вяжешь. Не то что огненный шар кинуть. А если и кинешь, то полгорода спалишь. Живой пример, почему маги опасны для общества. Оставайся.
«Не будь как я» — висело несказанное в воздухе.
Стыдно. Создатель, помилуй, ну почему так стыдно.
— Мне сейчас уйти? — спросил Хоук. Без надрыва спросил, без обиды — так, словно всё понимает.
Может, и вправду?..
— Идёт Хоук по городу, — хриплым со сна голосом сказал Фенрис, — его спрашивают: откуда? Он такой — от Фенриса. Ему: а почему без рубашки? А Хоук такой — мы полы всю ночь мыли...
— А тележку у зеленщика зачем украл? — подхватил Хоук. — А он такой — ну надо же было в чём-то вывозить трупы...
— Хоук!.. — бессильно закрыл лицо ладонью Фенрис. — Ты правда её у зеленщика спёр?
— Эй, я деньги под дверь подсунул! — немедленно возмутился Хоук. — Я не какой-нибудь! Я честный!
— Авелин всё равно не оценит.
— Да... — погрустнел Хоук. — Она не оценит. Поэтому я предлагаю новый план.
Что-то в его голосе заставило Фенриса отнять руку от лица и встретиться с ним глазами.
— План такой, — сказал Хоук, сверля его донельзя голодным взглядом, — я сейчас спускаю с тебя штаны и делаю то, что хотел сделать с того момента, как узнал, что эти мрази тебя не поранили, — то, как он облизнул губы после этих слов, не оставляло сомнений в том, что именно он собирался делать, — потом, в зависимости от обстоятельств, я либо ухожу домой, и мы делаем вид, что ничего не было, либо ухожу на кухню и возвращаюсь с тем, что смогу поймать в качестве завтрака, и мы всё-таки читаем эту сволочную главу, чтобы не отставать от графика. И ни слова Авелин. Что скажешь?
Фенрису вновь нечего было сказать, так что он ограничился простым кивком. Хоуку, впрочем, этого хватило.