Название: Love hurts Автор: Пейринг/Персонажи: Мишель де Шевин/ж!Тревельян Категория: гет Жанр: ангст, драма, UST Рейтинг: G Размер: 2484 слова О одиночество, как твой характер крут!
Посверкивая циркулем железным,
как холодно ты замыкаешь круг,
не внемля увереньям бесполезным.
Эвелин нервно проходится вперед-назад вдоль стены. Ветер тонко воет между башенок, норовит то и дело сорвать капюшон с ее головы. Эвелин машинально затягивает застежку плаща, но это мало помогает — холод все равно пробирается внутрь. Она с досадой переступает с ноги на ногу и корит себя за глупость, отгоняя мысль о том, что с покрасневшим носом и обветренными губами выглядит не слишком привлекательно.
Эвелин выдыхает облачко пара и с тоской думает, что казавшаяся такой чудесной идея встретиться с Мишелем для разговора на стене, подальше от любопытных глаз и ушей, на практике совсем не так хороша, да и приходить почти за двадцать минут до назначенного ею же времени было не очень дальновидно.
Из-за завываний ветра она не слышит, как скрипит дверь в башенке позади, и мягкий оклик: «Инквизитор, миледи» застает ее врасплох как раз в тот момент, когда она обкусывает и трет тыльной стороной ладони пересохшие губы, тщетно пытаясь вернуть им гладкость и цвет. Эвелин поспешно оборачивается.
Мишель склоняется перед ней в глубоком поклоне. Таком же глубоком, как перед императрицей.
— Прекратите, Мишель, ради Создателя. Я же вас просила не делать так больше, — бормочет Эвелин смущенно.
Мишель выпрямляется.
— Я помню, — спокойно говорит он.
— И все равно делаете это при каждой нашей встрече.
— Это дань уважению и восхищению вами, миледи. — Пожимает плечами Мишель.
После его слов возникает неловкая пауза, во время которой Эвелин очень старается придумать, что ответить, но в голову лезет лишь: «Я тайком наблюдаю за вами на тренировках шевалье, кажется, я люблю вас». Она сердито качает головой, прогоняя дурацкие мысли.
— Я хотела поговорить с вами прежде чем это сделает кто-то из моих советников. — Эвелин отводит взгляд и натянуто улыбается. — Среди них разгорелись нешуточные споры относительно того, где ваши способности послужат делу Инквизиции лучше всего.
— Долг солдата — выполнять приказы, миледи.
— Конечно. Но все же, лучше всего исполняются те приказы, которые не идут вразрез с велением сердца. Жозефине нужен в Лаидсе надежный человек, хорошо знакомый с Игрой. Вы сможете вернуться в Орлей. Но Лелиана полагает, что ваш опыт путешествия между элувианами поможет Инквизиции быстрее разобраться с этими штуками. А Каллен считает, что в вас наконец нашел того, кому можно поручить обучение новых рекрутов. Того, кто сможет собственным примером показать, что такое доблесть и честь. Похоже, он видит в вас родственную душу.
Налетевший ветер все-таки срывает капюшон с головы Эвелин, однако прежде чем она успевает что-то сделать, Мишель вскидывает руку, ловит капюшон за меховую опушку и возвращает на прежнее место.
— А что думаете вы? — мягко спрашивает он, продолжая придерживать ее капюшон.
Эвелин задерживает дыхание, борясь с желанием потереться щекой о ладонь Мишеля.
— Я думаю, что вы должны решить сами, шевалье — произносит она слегка севшим голосом. — Но я… Я была бы рада, если бы вы остались.
— Каллен ошибается, миледи. Боюсь, я не могу служить ни образцом доблести, ни чести.
— Не говорите так! — Эвелин с силой сжимает его запястье. — Не знаю, что произошло между вами и Селиной, но ваши дела в Сарнии, ваша благородная охота за Имшаэлем...
Лицо Мишеля на миг искажает гримаса то ли ярости, то ли отвращения, он вырывает руку и глухо перебивает Эвелин:
— Вы действительно ничего не знаете.
Несмотря на холод, щеки Эвелин вспыхивают.
— Вы правы. Но что я знаю наверняка — что хоть все мы здесь и отягощены опытом ошибок прошлого, мы можем выбрать не совершить их в будущем, — она замолкает, собираясь с мыслями. — Простите, Мишель. Я не собиралась поучать. Я позвала вас, чтобы узнать, что бы вы предпочли: вернуться в Орлей или остаться в Скайхолде?
Черты Мишеля странно смягчаются, когда он отвечает:
— Я бы предпочел остаться подле вас, миледи.
Эвелин опускает глаза. Кровь оглушительно стучит в висках и ей кажется, что сердце колотится так сильно, словно вот-вот выпрыгнет из груди. «Молчи! Только не вздумай предложить ему...» — слышится ей в этом биении голос разума.
— Вы будете моим защитником, сэр Мишель?
Это звучит почти неприлично. Зачем ей защитник? Она — Инквизитор, а не императрица Орлея. Она проводит большую часть времени по колено в грязи и чьей-то крови, сражаясь за свою жизнь и идеалы, которых сама в полной мере не понимает. Это звучит как «Вы будете моим, сэр Мишель?» — с ужасом думает Эвелин, уже жалея о сказанном.
— Как вы сказали, миледи? Можем выбрать не совершить их в будущем?
Эвелин молча кивает.
— Я согласен.
* * *
Ей не нужно далеко идти — комната телохранителя находится прямо рядом с покоями Инквизитора. В руках у нее подготовленная Хардинг карта Арборской глуши, составленная из кусков всех известных карт этой местности и больше похожая на рисунок сумасшедшего: куча белых пятен, запутанные тропы, ведущие никуда и, по меньшей мере, три речки с названием «Шепот», две из которых совмещены с густым лесом, а одна протекает, судя по рисунку, через болото.
Мишель открывает дверь на ее стук почти сразу. Только лишь мгновение он кажется удивленным, но затем учтиво кланяется и пропускает Эвелин внутрь.
— Что случилось, миледи?
Эвелин скоро осматривается. На самом деле, смотреть в комнате Мишеля особенно не на что: кровать, стул, стойка для доспеха, шкаф — вот и вся обстановка. Секунду подумав, Эвелин швыряет карту на кровать.
— Вот это случилось, Мишель, — с отвращением говорит она, указывая на карту. — Как, во имя Андрасте, мне полагается что-то найти в месте, где толком-то и не бывал никто. А если и бывал, то сгинул там без вести. Вот — это все, что смогли найти агенты Лелианы вместе с картографами твоей императрицы.
— Она уже не моя императрица, — сквозь зубы тихо произносит Мишель.
Эвелин кидает на него быстрый взгляд. Все, что касается Селины вызывает у Мишеля странно-болезненную реакцию, о причинах которой Инквизитор догадывается, но напрямую спросить из какой-то внутренней брезгливости так и не решается. Почему-то Эвелин кажется, что ничего приятного для себя она не узнает.
— Неважно, — отмахивается она. — А важно то, что если я еще раз взгляну на эту карту, то сойду с ума. А может даже умру. Ты ведь мой защитник? Спасай меня. Моя жизнь в опасности!
Мишель хмыкает, берет карту и отходит к окну, чтобы лучше рассмотреть, а Эвелин с удивлением отмечает, что в комнатушке Мишеля становится все темнее и темнее — солнце стремительно садится за горные пики.
Она со стоном садится на кровать и выуживает из-за голенища сапога фляжку.
— Столько людей смотрят на меня с надеждой. А у меня до сих пор нет даже внятного плана. Да что там, мы даже не знаем, что именно ищем. Только байки и легенды этой ведьмы Морриган.
— Уверен, миледи, к тому моменту, как армия подойдет к Арбору, ваши советники точно будут знать, в какую сторону идти, а там уже и до четкого плана недалеко, — вежливо отвечает Мишель.
Несколько секунд Эвелин серьезно обдумывает его слова, потом смеется, салютуя ему фляжкой.
— Не стоит повторять это при них, пожалуй. — Она делает долгий глоток и блаженно жмурится, когда огненная жидкость прокатывается сначала по языку, а затем по гортани. — Ах-х-х-х. Идеально.
— Что это? — Мишель подходит к ней и подозрительно принюхивается.
— Понятия не имею. Что-то из той невероятной, стоящей безумных денег дряни, которую неведомо как достает мой брат. По вкусу что-то антиванское, но я могу ошибаться.
Мишель отбирает у нее флягу, проводит кончиком пальца по горлышку, облизывает палец, долго прислушиваясь к ощущениям, потом возвращает флягу обратно.
— Не думаю, что это опасно.
— Меня невозможно отравить, ты же знаешь! — Эвелин сует ему под нос одно из своих многочисленных колец. — Правда и напиться как следует тоже не получится, — прибавляет она со смехом.
Мишель складывает карту, кладет на покрывало рядом с Эвелин.
— Итак, — говорит он мягко. — Я повторю свой вопрос, миледи. Что случилось?
Эвелин молчит так долго, что в комнате окончательно сгущаются сумерки.
— Ничего, — отвечает она без намека на прежнюю дурашливость. — Абсолютно ничего не случилось. Кроме того, что я растеряна и не знаю, что делать дальше. Когда сражаешься с пауками на Глубинных тропах или с демонами из Разрывов — там все предельно понятно. А здесь… — Она сгорбливается и прячет лицо в ладонях. — Все ждут от меня геройств и чудес. Что мне делать со всем этим, Мишель?
Мишель опускается на колено перед ней. Эвелин хочется, чтобы он дотронулся до нее. Пусть и лишь чтобы приободрить. Но он никак не пытается разрушить невидимую стену между ними.
— Мне в течение десяти лет довелось наблюдать, как управляют целой империей, только если вы спросите меня, могу ли я рассказать, что вам делать, то нет — не могу. Создатель наделил нас свободой воли. Мы способны принимать решения и, тем самым, влиять на свою судьбу. Половина будущего — в руках Создателя, но другая половина зависит от ваших действий. Лишь от ваших. Простите, миледи, но я никак не могу облегчить эту ношу.
«Поцелуй меня, — думает Эвелин, почти утопая в жалости к себе. — Ты можешь поцеловать меня, демон тебя раздери, и облегчить мою ношу».
Она отнимает руки от лица и целует его сама. Мишель не двигается, не отвечает и, кажется, даже не дышит. Эвелин хочется выть от тоски и одиночества, ей хочется крикнуть что-нибудь глупое и злое, да хоть бы укусить его за губу — добиться хоть какой-то реакции, но она просто поднимается, складывает карту и будничным тоном говорит то, что оба и так давно знают:
— Мы отправляемся в Арбор на рассвете, не забудь.
Все еще стоя на колене, Мишель склоняет голову, Эвелин отмечает на его скулах едва заметный румянец.
— Да, миледи.
* * *
Горящий в камине огонь отбрасывает причудливые тени на стены и потолок. Эвелин молча смотрит за пляской пламени. Она сидит в глубоком кресле с высокой спинкой и широкими подлокотниками. Ее колени укрыты меховым покрывалом. В ее голове теснятся образы, такие же непостоянные и зыбкие, как и языки огня. Скайхолд пустеет с каждым днем: все бегут, будто крысы с тонущего корабля, а она остается. Барды уже слагают песни о героической преданности бывшего Инквизитора старой крепости.
Эвелин прикрывает глаза.
В том, что она до сих пор не покинула Скайхолд нет ничего героического, только чудовищная апатия и бесконечная усталость. Об этом барды никогда не станут петь.
Эвелин слушает треск пламени. Ей больше некуда спешить. И он точно знает, что пойдет ко дну вместе с этим кораблем, но это ее нисколько не заботит. Вот только…
— Миледи, время ужина.
— Тебе ведь перестали выплачивать жалованье месяц назад, Мишель? — спрашивает Эвелин, по-прежнему не открывая глаз.
— Да, миледи. Вы спрашивали об этом вчера. И позавчера. И два дня назад.
Эвелин хмыкает.
— А я спрашивала, почему ты все еще здесь?
— Да, миледи. Вчера. Позавчера. И два дня назад тоже.
— Но ты все еще здесь.
Сквозь приспущенные веки она видит, что огонь в камине становится ярче — Мишель подкинул дров.
— Я ваш телохранитель, миледи. А вы пока живы.
— Пока жива, это точно.
Эвелин наблюдает за ним: Мишелю присуща экономная грациозность движений, которая до сих пор, даже спустя столько лет, продолжает ее удивлять; на висках появилась седина, а правую сторону лица от уголка губ до самого уха уродует длинный полукруглый шрам.
— Передай кухарке, что я не голодна.
Мишель останавливается и пристально смотрит на нее, затем подходит и бесцеремонно подхватывает Эвелин под мышки, буквально вытягивая из кресла.
— В таком случае, я отнесу вас вниз, миледи, чтобы вы сами ей это передали.
— У меня всего лишь нет руки, Мишель. Ноги у меня в порядке, — сердито говорит Эвелин.
— Так воспользуйтесь ими. Когда вы последний раз спускались вниз?
Эвелин вынуждена задрать голову, чтобы взглянуть ему в лицо. Напрасно он подошел так близко.
— Почему ты не оставишь меня в покое? — спрашивает она тихо, вовсе не о его требовании спуститься вниз.
— Потому что не могу.
Эвелин опускает голову и утыкается лбом ему в грудь, ее руки плетями висят вдоль тела.
— Я отпускаю тебя. Отпускаю. Мне больше не нужен телохранитель.
«Когда-то мне нужен был ты. А теперь я слишком устала. Дело, которому я отдала всю себя — уничтожено, грядет что-то ужасное, а у меня совершенно нет сил. Только боль от плохо сросшихся костей, куча шрамов и холодная постель», — думает она вдыхая теплый запах шерсти, сладких орлейских благовоний и совсем чуть-чуть — мужского пота.
— На самом деле, вам никогда не требовался телохранитель. Я не настолько глуп, чтобы не понимать этого. — Мишель нежно гладит ее по волосам. — Я всегда хотел быть рядом с вами, миледи. Я не уйду. Я буду по-прежнему оберегать и любить вас.
Эвелин слишком наслаждается теплом его руки и неожиданной, но такой долгожданной лаской, что до нее не сразу доходит смысл сказанного. Она вновь смотрит ему в лицо. В безмятежное, озаренное тихой, безграничной любовью, лицо.
— Все эти годы… — ее голос срывается, а губы кривятся от гнева пополам с разочарованием. — О Создатель! Как ты… как ты…
Она замолкает, пытается отойти, но Мишель без труда удерживает ее за талию, пытается успокоить, говорит, что видел, как тяжело дается любовь тем, кто облечен властью, как чувство извращает даже самых лучших, как становится предметом шантажа и слабостью. Говорит, что хотел уберечь ее, что для него нет цели доблестнее и благородней этого. Что считает за счастье быть просто подле нее до самой смерти.
А Эвелин стоит посреди почти покинутого штаба несуществующей уже Инквизиции, и чувствует себя сломанной, позабытой на чердаке, куклой. Ей кажется, что ей уже миллион лет, что в ней не осталось ничего кроме пепла от сгоревшего когда-то сердца.
«Он и впрямь полагал, что отвергая меня все это время, тем самым спасает. Безумец».
— Мишель, — произносит она ровно, — отпусти меня, пожалуйста. И уходи.
В его серых глазах появляется блеск стали. Он прижимает Эвелин еще сильнее, стискивая ее талию так, что на коже наверняка останутся синяки.
— Нет! Ты должна понять. Скажи, что понимаешь!
Понять? Перед внутренним взором Эвелин встает ночь после победы над Корифеем, когда она, опьяневшая от вина и всеобщего ликования, пыталась соблазнить Мишеля, униженно предлагала себя, напрасно молила хотя бы о поцелуе.
— Уходи, — говорит Эвелин. — Я не хочу тебя больше видеть. Никогда. Не любовь извращает нас и делает слабыми. Мы сами извращаем ее своей слабостью.
* * *
Когда в Скайхолде не остается больше ни одной живой души, Эвелин поплотнее запахивает подбитый белым мехом плащ и идет на стену. Ступени, по которым никто давно не ходит, покрылись снегом, но она шагает уверенно, не боясь оступиться. На столе в ее покоях остались запечатанные письма от Лелианы, Верховной Жрицы Виктории, и еще какой-то ворох донесений, рапортов.
Эвелин ведет рукой по шершавым камням, смахивая снег, а позади нее остается неровная полоса, будто путеводная нить.
Эвелин останавливается на самом верху — тут, между зубцами стены, открывается невероятный вид на белоснежные шапки гор, позолоченные светом заходящего солнца. Она вытягивает руку ладонью вверх и ей кажется, что она действительно держит небо.
— Красивая концовка, — бормочет она. — Варрику бы понравилось.
Налюбовавшись видом, Эвелин оборачивается к темной фигуре, появившейся следом за ней на площадке.
— Ты все-таки пришел.
Мишель молчит, он напряженно следит за каждым ее движением, собранный, будто хищник перед прыжком.
— Знаешь в чем твоя беда? Ты считал, что сильное чувство делает твоих кумиров обычными людьми. Но все дело в том, что именно чувства дают обычным людям силы возвыситься над собой. Гнев, страх за дитя. Любовь.
Мишель делает один крошечный, незаметный шажок вперед. Потом еще один.
— Нас двигают вперед наши чувства, Мишель. Мы все идем на свой подвиг, согреваемые ими. Это огонь, который бережет нас и жжет наших врагов. Иначе просто нельзя победить. Стать героем. Избранным.
Еще шаг.
— Я устала, Мишель. Мир движется к своему концу. Снова. А я выгорела изнутри, так надежно окруженная твоей защитой. У меня больше нет сил его спасать.
Она оборачивается, и Мишель понимает, что не успеет, но он все равно пытается, делает отчаянный рывок вперед. Пола ее плаща змеей скользит между его пальцев — Эвелин, по-птичьи раскинув руки, спиной вперед летит в бездну.
В голове Мишеля набатом стучат ее слова:
— Теперь эту историю продолжит другой герой.
|
|